Есть такой жанр литературы – открытое письмо. Это когда письмо от одного человека к другому могут прочитать все желающие. Чаще всего так пишут, преследуя цели политические. У меня цель другая. Мне хочется сформулировать, что происходит в моем сердце и разуме, когда я вспоминаю святителя Иоанна Златоуста. Впервые я ощутил пользу от писем к святым у могилы святой Ксении Петербургской. До этого писать ей записочки и вкладывать их в стены часовни мне казалось наивным простонародным обычаем. Но попробовав сделать так, я понял, как важно выразить на бумаге свои сумбурные просьбы и благодарения, это помогает разобраться в себе, укрепляет веру и простоту.

Неужели, правда, что вы помнили обо мне в мое отсутствие?

Что до меня, то я не мог забыть о вас не на мгновение.

Плененные телесной красотой, повсюду, где только не ходят,

носят в своей мысли любимый образ.

Так и мы повсюду носим ваш образ в своем сердце…

вы занимаете все мои помыслы.

Велик народ, но велика и любовь моя к нему.

Вам не тесно будет в душе моей.

У меня нет другой жизни кроме вас и попечения о вашем спасении.

Вот почему я встал и пришел.

святитель Иоанн Златоуст

* * *

            Святителю отче Иоанне Златоусте, первое слово твое, которое я услышал была молитва вторая ко Святому Причащению. Я был юношей и не понимал еще как важно смиреномудрие, а ты так в молитве говорил о своих устах, которые люди называли золотыми:

«…якоже не отринул еси подобную мне блудницу и грешную, пришедшую и прикоснувшуюся Тебе, сице умилосердися и о мне грешнем, приходящем и прикасающем Ти ся; и якоже не возгнушался еси скверных ея уст и нечистых, целующих Тя, ниже моих возгнушайся сквернших оныя уст и нечистших, ниже мерзких моих и нечистых устен, и сквернаго и нечистейшаго моего языка…»

            О, если бы я тогда вник в эти слова твои и пожелал великого сокровища – смирения! Но, к сожалению, свойственные молодым годам гордость и тщеславие взяли верх и, водимый ими, я совершил многие жизненные ошибки приведшие к тяжелой болезни, поставившей меня на грани отчаяния. Подавленный своим бессилием, беспомощностью, безумием, бессовестностью во время Пасхальной службы 1993 г. я услышал другое твое слово:

«…Кто же подоспел прийти лишь к одиннадцатому часу — и тот не страшися своего промедления! Ибо щедр Домовладыка: принимает послед-него, как и первого; ублажает пришедшего в одиннадцатый час так же, как и трудившегося с первого часа; и последнего одаряет, и первому воздает достойное; и тому дает, и этому дарует; и деяние принимает, и намерение приветствует; и труд ценит, и расположение хвалит.

            Итак, все — все войдите в радость Господа своего! И первые, и последние, примите награду; богатые и бедные, друг с другом ликуйте; воздержные и беспечные, равно почтите этот день; постившиеся и непостившиеся, возвеселитесь ныне! Трапеза обильна, насладитесь все! Телец упитанный, никто не уходи голодным! Все насладитесь пиром веры, все воспримите богатство благости!

Никто не рыдай о своем убожестве, ибо для всех настало Царство! Никто не плачь о своих грехах, потому что из гроба воссияло прощение! Никто не бойся смерти, ибо освободила нас Спасова смерть! Объятый смертью, Он угасил смерть. Сошед во ад, Он пленил ад и огорчил того, кто коснулся Его плоти.

Предвосхищая сие, Исаия воскликнул: «Ад огорчился, встретив Тебя в преисподних своих». Огорчился ад, ибо упразднен! Огорчился, ибо осмеян! Огорчился, ибо умерщвлен! Огорчился, ибо низложен! Огорчился, ибо свя-зан! Взял тело, а прикоснулся Бога; принял землю, а нашел в нем небо; взял то, что видел, а подвергся тому, чего не ожидал!

Смерть! где твое жало?! Ад! где твоя победа?!…»

            Сколько утешения, силы, огня Божественного в этих слова. Радость о прощении и исцелении, пришедшем в Пасхальную неделю, пробудили во мне стремление вовсе уйти из мирской жизни, бросить учебу в университете. Но священники, у которых я исповедовался, указали мне на твое житие, где рассказывается, что прошел ты полный курс светских наук и обратил полученные знания на благо Церкви, встав у истоков христианской цивилизации.

_____________________________________________________________

Для успеха на житейском поприще ему необходимо было закончить свое образование каким-нибудь специальным курсом, и она, заметив в нем предрасположение к ораторству и глубокомыслию, предоставила ему возможность поступить в школу знаменитейшаго в то время учителя красноречия Ливания. Это был язычник-софист, один из ближайших пособников Юлиана. Подобно ему, он упорно держался язычества и мечтал о возрождении его на новых философских началах. К христианству он относился свысока, и хотя не питал к нему ожесточенной вражды, но не прочь был посмеяться над его странными-де верованиями в какого-то сына плотника. Посетив однажды христианскую школу в Антиохии, находившуюся под руководством весьма набожнаго и строгаго учителя-христианина, Ливаний с иронией спросил последняго: “а что поделывает теперь сын плотника?” На этот кощунственный вопрос учитель серьезно ответил: “Тот, Кого ты насмешливо называешь сыном плотника, в действительности есть Господь и Творец неба и земли. Он, добавил учитель, строит теперь погребальныя дроги”. Вскоре после этого пришло известие о неожиданной смерти Юлиана, и насмешливый ритор не мог не призадуматься над полученным им от христианскаго учителя ответом. Во всяком случае он не отличался какою-нибудь фанатическою, слепою враждою к христианству, а потому и прохождение курса высшаго красноречия у него не было опасным даже для христи-анских юношей. У него, например, учился св. Василий Великий и даже впоследствии под-держивал переписку с ним. Не мог опасаться никаких дурных влияний от него и святой Иоанн, который, воспитавшись в благочестивом доме своей матери, теперь был уже вполне воином Христовым, умевшим владеть духовным оружием для отражения всяких нападений на свою веру. И он с свойственною ему жаждою к знанию отдался высшей

науке, и сразу обнаружил такия дарования и стал делать такие успехи, что невольно восторгал своего учителя. Последней отчасти не без тревоги видел, как в его школе вы-ростал этот необычайный оратор, который угрожал со временем затьмить самого учителя, и это тем более безпокоило его, что Иоанн был христианин и готовился быть великим глашатаем и проповедником христианства, между тем как сам Ливаний все еще надеялся воскресить разлагавшийся труп язычества. Нет сомнения, что старому софисту крайне хотелось бы склонить молодого оратора к своим убеждениям и эта тайная надежда заставляла его с особенным вниманием относиться к своему любимому ученику. Но надежда его оказалась тщетной. Иоанн в это время уже почти наметил свой жиз-ненный путь, порешив посвятить себя на служение своему Господу Иисусу Христу, и старый софист, будучи на своем смертном одре, с искреннею скорбию ответил своим приближенным на вопрос, кого бы он желал назначить своим преемником по школе: – “Иоанна, простонал он, если бы не похитили его у нас христиане [3]”.

           Рядом с красноречием Иоанн изучал и философию у некоего философа Андрагафия, также славившагося в Антиохии. Философия в это время уже давно потеряла свой прежний класичесский характер и под нею разумелось по преимуществу поверхностное изучение прежних философских систем, при чем недостаток глубины мысли прикрывался потоками туманнаго и напыщеннаго красноречия. Но более выдающиеся представители философии все-таки умели придавать своей науке характер некотораго любомудрия, и если им удавалось проникать в законы духовной жизни человека, то этим уже они оказывали услугу своим ученикам, так как обращали их внимание от пестроты внешних явлений в таинственную область духовнаго мира. К числу такого рода философов вероятно принадлежал и Андрагафий, и если Иоанн впоследствии проявлял изумительную способность проникать в глубочайшие тайники душевной жизни людей, чем блистают его проповеди и трактаты, то помимо природной духовной проницательности он обязан был этим не мало и своему учителю.

Из Жития Иоанна Златоуста

_____________________________________________________________

            Не было у нас в те годы такого обилия духовных книг как сейчас. Однажды пожилая прихожанка Никольского Собора подарила мне кипу вырезок из «Журнала Московской Патриархии» разных лет. Я прочел отрывки из твоих «Шести слов о священстве». Прочел и ужаснулся величию священства, тяжести искушений и мере ответственности пастыря за свою паству. Мне было около двадцати лет и мысль о моем священстве даже не приходила мне в голову. Только где-то в глубине сознания я отметил: лучше избегать этой страшной высоты.

_____________________________________________________________

            Кто погубит овец, которых или волки расхитят, или разбойники разграбят, зараза или другой какой несчастный случай истребит, тот, может быть, получит себе некоторую пощаду от господина стада; если же и потребуется от него отчет, то ущерб будет только в деньгах; но кому вверены люди, это разумное стадо Христово, тот во-первых погибелью таких овец наносит ущерб не имуществу, а душе своей; а затем и подвиг предстоит ему гораздо важнейший и труднейший. Он борется не с волками, страшится не разбойников и заботится не о том, чтобы отвратить заразу от стада, но с кем у него война и с кем борьба? Послушай блаженного Павла, который говорит: «несть наша брань к крови и плоти, но к началом и ко властем и к миродержителем тмы века сего, к духовом злобы поднебесным» (Ефес. VI, 12).

Священнослужение совершается на земле, но по чиноположению небесному; и весьма справедливо; потому что ни человек, ни ангел, ни архангел, и ни другая какая-либо со-творенная сила, но сам Утешитель учредил это чинопоследование, и людей, еще облечен-ных плотию, соделал представителями ангельского служения…

…Кто размыслит, как важно то, что человек, еще облеченный плотию и кровию, может присутствовать близ блаженного и безсмертного Естества, тот ясно увидит, какой чести удостоила священников благодать Духа. Ими совершается эти священно-действия и другие, не менее важные для совершенства и спасения нашего. Люди, живу-щие на земле и еще обращающиеся на ней, поставлены распоряжаться небесным, и полу-чили власть, которой не дал Бог ни ангелам, ни архангелам; ибо не им сказано: «елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси; и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех» (Мф.18:18). Земные властители имеют власть связывать, но только тело; а эти узы связывают самую душу и проникают в небеса; что священники совершают на земле, то Бог довершает на небе, и мнение рабов утверждает Владыка. Не значит ли это, что Он дал им всю небесную власть? «Имже» говорит (Господь), «отпустите грехи, отпустятся: и имже держите держатся» (Ин.20:23). Какая власть может быть больше этой? «Отец … суд весь даде Сынови» (Ин.5:22); а я вижу, что Сын весь этот суд вручил священникам. Они возведены на такую степень власти, как бы уже переселились на небеса, превзошли человеческую природу и освободились от наших страстей…

…Не делайте этого, прошу и умоляю. Я знаю свою душу немощную и слабую; знаю важность этого служения, и великую трудность этого дела. Душу священника обуревают волны, большие тех, какие бывают от ветров, возмущающих море.

И во-первых, является тщеславие, как бы скала ужаснейшая и гораздо опаснейшая скалы Сирен, которую вымыслили баснописцы2); многие могли проплыть мимо этой скалы безвредно; но для меня это так трудно, что даже и теперь, когда никакая нужда не влечет меня к этой пропасти, я не могу избавиться от опасности. А если кто вручит мне эту власть, тот как бы свяжет мне назад обе руки и предаст меня чудовищам, живущим в этой скале, чтобы они каждый день терзали меня. Какие же это чудовища? – Гнев, уныние, зависть, вражда, клеветы, осуждения, обман, лицемерие, козни, негодование на людей невинных, удовольствие при неблагополучии служащих, печаль при их благосостоянии, желание похвал, пристрастие к почестям (оно более всего вредит душе человеческой), учение с угождением, неблагодарное ласкательство, низкое человекоугодие, презрение бедных, услужливость богатым, предпочтения неразумные и вредные, милости опасные как для приносящих, так и для принимающих их, страх рабский, приличный только презреннейшим невольникам, недостаток дерзновения, степенный вид смиренномудрия, но без истинного смирения, уклончивые обличения и наказания, или лучше сказать, пред незначительными людьми – чрезмерные, а пред сильными – безмолвные…

…Каких же наказаний должен ожидать тот, который отдаст отчет не только за грехи, совершенные им самим, но подвергнется крайней опасности и за грехи других? Ес-ли мы, помышляя об отчете за собственные прегрешения, трепещем, не надеясь избе-жать вечного огня; то какое мучительное ожидание должно быть у того, кто будет отвечать за столь многих? А что это справедливо, выслушай блаженного Павла, или лучше говорящего в нем Христа: «повинуйтеся наставником вашим и покоряйтеся: тии бо бдят о душах ваших, яко слово воздати хотяще» (Евр.13:17). Разве мал ужас такой угрозы?..

«Шесть слов о священстве»

_____________________________________________________________

   Там же были твои слова о монашестве. Принял я их в сердце, как некую закваску. И через пару лет испекся во мне помысел все же уйти в монастырь, не дожидаясь конца учебы. Непостижимый промысел Божий привел меня в новооткрывшийся Никитский монастырь Ярославской епархии. А потом вернул в родной Казахстан, где принял монашеский постриг и священный сан.

_____________________________________________________________

…Если же скажешь, что это не так, но что и живущему в мире можно совершать все добродетели, если, не шутя, а обдуманно и действительно будешь говорить это, то не поленись объяснить нам это новое и странное учение, потому что и мне не хотелось бы утруждаться напрасно и подвергать себя таким лишениям. Впрочем, я не могу при-нять такого учения, и вы сами виной тому, потому что и словами и делами своими про-тиворечите этому мнению и учите противному; вы, как будто нарочито стараясь погу-бить детей, позволяете им делать все то, делая что невозможно спастись… И не толь-ко то ужасно, что вы внушаете (детям) противное заповедям Христовым, но и то еще, что прикрываете порочность благозвучными наименованиями, называя постоянное пре-бывание на конских ристалищах и в театрах светскостью, обладание богатством сво-бодою, славолюбие великодушием, дерзость откровенностью, расточительность челове-колюбием, несправедливость мужеством. Потом, как будто мало этого обмана, вы и добродетели называете противоположными наименованиями, скромность неучтиво-стью, кротость трусостью, справедливость слабостью, смирение раболепством, незло-бие бессилием, как будто опасаясь, чтобы дети, услышав от других истинное название этих (добродетелей и пороков), не удалились от заразы…

…Что же, скажет кто-нибудь, разве все живущие в городах погибают и обуреваются, и должны, оставив города безлюдными, переселиться в пустыню и жить на вершинах гор? Ужели ты повелеваешь это и узаконяешь? — Нет, напротив я, как раньше уже сказал, и желал и молюсь, чтобы мы наслаждались таким миром и тирания этих зол была бы настолько разрушена, чтобы не только живущим в городах не было нужды удаляться в горы, но и обитающие в пустынях, как долго скрывавшиеся беглецы, опять возвратились в свой город. Но что мне делать? Боюсь, чтобы, стараясь возвратить их отчизне, вместо этого не отдать их в руки лукавых демонов и, желая избавить от пустыни и бегства, не лишить всякого любомудрие и спокойствия. Если же ты указанием на многочисленность живущих в городе думаешь смутить и устрашить меня, предполагая, что я не решусь осудить (на погибель) всю вселенную, то я возьму изречение Христово и с ним стану против этого возражения. И ты, конечно, не решишься на такое дерзкое дело, чтобы противоречить определению Того, Кто будет тогда судить нас. Что же Он говорит? «Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Матф.7:14)…

_____________________________________________________________

            И вот я начал служить на приходе. После вечерних служб мы читали твои поучения о посте, о милостыне, о молитве, о целомудрии, о нестяжании. Как прекрасно, что оставив на время в стороне сложные догматические исследования, ты предложил народу в Антиохии, Константинополе и Капчагае эти удивительные беседы о нравственном совершенствовании, без которого крайне опасно изучать возвышенное Богословие. Молитвы, составленной тобой Литургии, я постарался выучить наизусть и понял, что Евхаристия – самое важное дело на земле. Я просил тебя помочь, чтобы Литургия совершалась, как можно чаще.

В воскресной школе я увидел твою икону, удивившую меня. Ты изображен был с длинными вьющимися седыми волосами и такой же бородой. Я знал каноническую иконографию твоего лика: лицо аскетичное, худощавое, борода крайне малая, едва угадывается, лоб высокий с большими залысинами, волосы короткие. Видимо, художник, писавший, увиденную мною икону не мог понять, что у святого не обязательно должна быть внешняя красота. Даже борода не всегда дается в украшение некоторым угодникам Божиим. Безбородыми, например, пишутся на иконах святые апостолы Фома и Фи-липп. Горько, что мы священники, под предлогом аккуратности пытаемся иногда походить на мирских людей. Избави нас от этого, премудрый святителю!

Шли годы. Не раз приходилось вспоминать мне, о добрый пастырю, твои «Письма к Олимпиаде». Ведь скорби подталкивали к отчаянию и не было лучшего средства избавиться от них, как почитать твои творения и помолится тебе.

_____________________________________________________________

…Хочу излечить рану твоего уныния и рассеять мысли, собирающие это облако скорби. Что, в самом деле, смущает твой дух, почему ты печалишься и скорбишь? Потому что сурова и мрачна эта буря, которой подверглись Церкви? Потому что все превратила она в безлунную ночь и день ото дня все более усиливается, причиняя тяжкие кораблекрушения? Потому что растет гибель вселенной? Знаю это и я, да и никто не будет прекословить этому.

Если желаешь, я изображу даже тебе и картину того, что теперь происходит, чтобы сделать для тебя более ясными настоящие печальные события.

Мы видим, что море бурно вздымается от самого дна; одни корабельщики плавают по поверхности вод мертвые, другие ушли на дно; корабельные доски развязываются, па-руса разрываются, мачты разламываются, весла повыпадали из рук гребцов; кормчие си-дят не у рулей, а на палубах, обхватив руками колени, и только рыдают, громко кричат, плачут и сетуют о своем безысходном положении: они не видят ни неба, ни моря, а по-всюду лишь такую глубокую, беспросветную и мрачную тьму, что она не дозволяет им замечать даже и находящихся вблизи; слышится шумное рокотание волн, и морские жи-вотные отовсюду устремляются на пловцов. Но до коих пор, впрочем, гнаться нам за не-достижимым? Какое бы подобие ни нашел я для настоящих бедствий, слово слабеет пе-ред ними и умолкает.

Впрочем, хотя я и вижу все это, я все-таки не отчаиваюсь в надежде на лучшие об-стоятельства, памятуя о Том Кормчем всего этого, Который не искусством одержива-ет верх над бурей, но одним мановением прекращает волнение моря. Если же Он делает это не с самого начала и не тотчас, то потому, что таков у Него обычай: не прекраща-ет опасностей вначале, а тогда уже, когда они усилятся и дойдут до последних пределов и когда большинство потеряет уже всякую надежду, — тогда-то Он, наконец, соверша-ет чудесное и неожиданное, проявляя и собственное Свое могущество и приучая к терпе-нию подвергающихся опасностям.

Итак, не падай духом…

…В самом деле, если Он делает, что рождается то, чего не было, и дарует бытие тому, что нигде вовсе не проявлялось, то гораздо скорее Он исправит существующее уже и происшедшее…

…Когда услышишь, что одна из Церквей пала, а другая колеблется, третья залива-ется свирепыми волнами, иная претерпела другие непоправимые бедствия, одна взяла волка вместо пастыря, другая — морского разбойника вместо кормчего, третья — пала-

ча вместо врача, то хотя скорби, — потому что не должно переносить этого без боли, — но скорби так, чтобы печаль не переходила должных границ. В самом деле, если и в тех делах, в которых мы сами погрешаем и в которых должны дать отчет, излишняя скорбь не необходима и не безопасна, а, напротив, даже очень пагубна и вредна, то еще более излишнее и напрасное и, сверх того, сатанинское и пагубное для души дело — мало-душествовать и сокрушаться о погрешностях других…

«Письма к Олимпиаде»

_____________________________________________________________

       Просил я твоей помощи почти перед каждой проповедью, мною говоримой, пред написанием стихов и статей, пред беседами со сложными людьми.

Будучи через двенадцать лет переведен служить в кафедральный собор, я особо прочувствовал тяжесть твоего служения в Константинополе.

_____________________________________________________________

…Еще более, чем телесныя нужды, требовали от архипастыря попечения нужды духовныя, нравственныя, без удовлетворения которых не могла приносить надлежащей пользы и сама благотворительность. Как Антиохия, так еще более Константинополь был городом, в котором население было чрезвычайно смешанным. Хотя христиане преоб-ладали числом, но в обыденной жизни еще сильно давало о себе знать язычество, прояв-лявшееся во всевозможных суевериях. Рядом с язычниками жили и евреи, продолжавшие вести если не открытую, то подпольную борьбу против церкви, и наконец в самой церкви постоянно происходили волнения, производимыя различными ересями и расколами. Вся эта смесь племен и верований до крайности затрудняла деятельность пастыря, а к это-му присоединялись еще и другия, чисто общественныя язвы…

… Если великаго святителя огорчали грехи и нравственные недостатки народа, тотем более он скорбел при виде нравственнаго упадка среди тех самых, кто притязал на достоинство избранных членов церкви. Если даже иные епископы, как сказано было вы-ше, вели жизнь скорее приличную светским лицам, чем духовным, то тем более это было заметно среди низшага духовенства. Оно предано было миру и всем его прелестям и при-том иногда в таких формах, которыя не могли не возмущать нравственнаго чувства…

Из жития Иоанна Златоуста

_____________________________________________________________

     Однажды я советовался с духовником как мне помочь одному юноше, сильно запутавшемуся в жизни. И старый священник дал мне довольно не обычное послушание: прочитать собрание твоих сочинений во спасение этого юноши. То есть, читая все по порядку и молясь о его спасении, так же как мы читаем за кого-нибудь из заблудших Евангелие, поминая по именам на каждой главе. И вот я начал читать и читаю. Верю, что чтение изменит прежде всего меня. Так же я ожидал радостных изменений внутри и вокруг, когда написал к тебе свое первое письмо и вложил в твою гробницу в Команах (Абхазия). И изменения наступили.

Надеюсь, что и в предстоящих трудностях и в самые предсмертные часы моей жизни как и раньше ты пошлешь мне руку помощи – твое слово, внушенное тебе благодатью Всесвятого Духа, которая да хранит всегда всех любящих тебя, великий и милостивый святитель. Христос Воскресе!

Иеромонах Аверкий (Белов). Алма-Ата, 2013 год