Говорят, что праведников в наши дни быть не может, особенно в таком огромном, полном соблазнов мегаполисе, как Москва. Но об этом же рассуждали и в дни моей юности: разве может что доброго произрасти на безбожной советской почве? Однако праведники были и тогда, и сейчас, я уверен, есть.
Просто в наши дни православные люди ищут и желают другого. Их увлекают яркие, харизматичные личности, которые очень популярны в народе, которые могут шокировать крепкой фразой или каким-нибудь эпатажным поступком.
Святость всегда застенчива, целомудренна, тиха, она боится шумных перекрестков и людской молвы
А святость всегда застенчива, целомудренна, тиха, она боится шумных перекрестков и людской молвы. Так было во все времена.
* * *
Совсем недавно по земным меркам, всего лет тринадцать назад, отошла ко Господу схимонахиня Мария (Теплякова), супруга бывшего протодиакона Тихвинского храма отца Алексия.
Этот храм находится у метро ВДНХ, неподалеку от нашего вгиковского общежития. Туда мы ходили, будучи студентами, на все праздники и воскресенья. И очень часто шли за тем, чтобы услышать, как отец Алексий поет в конце утрени «Свят Господь Бог наш!». Голос у него был слабый, старческий (тогда ему было лет 70), но казалось, что это поет сама душа.
Сам отец Алексий словно сошел с иконы: худой, высокий, длинные седые волосы распущены по плечам, небольшая окладистая борода и вечная, очень доброжелательная улыбка на устах.
Если он с кем-то беседовал, то, казалось, весь растворялся в собеседнике — столько в нем было искренности, теплоты и живого интереса к человеку, стоявшему перед ним.
Оставалось идти либо в катакомбы, либо в безбожный мир
Жизнь отца Алексия была очень непроста. Он был послушником московского Даниловского монастыря перед самым его закрытием. Он пришел к настоятелю — епископу Федору (Поздеевскому), чтобы узнать, куда ему направить свои стопы дальше. Открытых монастырей уже практически не было, оставалось идти либо в катакомбы, либо в безбожный мир.
В это же самое время у владыки Федора была послушница тоже закрытой обители точно с таким же вопросом: как жить дальше?
Владыка Федор пристально посмотрел на одного, на другую, потом взял, соединил их руки и сказал:
«Будьте вместе всегда».
Они не то что не знали, они даже ни разу не видели раньше друг друга, но остались верными благословению владыки до самого конца.
«Жизнь пролетела словно один день, — говорила нам матушка на сороковой день после кончины отца Алексия. — Жили впроголодь, бедно, отец Алексий работал в гараже ЦК ВКП(б) (такая ирония!). Но было весело, радостно, легко. Мы не то что ни разу за 58 лет не поругались, я даже не помню, чтобы он хоть раз повысил на меня голос. Правда, однажды он случайно задел меня локтем, не сильно, но все же задел. Так он потом много лет за это извинялся».
* * *
Он стал дьяконом только в 52 года, после войны. И в день рукоположения едва не умер — у него прямо перед престолом случилась прободенная язва желудка. Ничего, выжил, но от посвящения в иереи отказался наотрез, считал себя крайне недостойным.
У него была одна идея, которую он пересказывал каждому, с кем общался. Он удивлялся, почему люди не понимают сущность святой Троицы.
Все же просто, возьмите воду, пар и лед. Состояния разные, но по сути-то это едино! Так и святая Троица!
«Все же просто, — говорил он, — возьмите воду, пар и лед. Состояния разные, но по сути-то это едино! Так и святая Троица!»
Он просил написать об этом ученых монахов в Московской духовной академии, но профессора его только на смех подняли и посоветовали дальше произносить свои «паки и паки».
«Понимаю, что я — человек невежественный, но люди-то не понимают, им надо как-то объяснить!» — писал он мне в письме, когда я был уже на приходе. Он узнал, что я дружен с пером и бумагой, поэтому просил меня изложить его идею. Но я почему-то тоже отказался.
Сама атмосфера в их квартире на улице Докукина была особенная. По стенам всюду висели старинные иконы, горели лампады. Из живности у них обитали два старых кота по 27 лет, обезьянка и большой попугай с перебитым крылом — подарок дочери-реставратору от моряков на память о плавании то ли в Японию, то ли в Индию.
Попугай был самый настоящий, пиратский. Когда приходили гости, клетку с ним приходилось плотно занавешивать, потому что
Кеша (так, кажется, его звали) встречал гостей… отборным русским матом. Этим дурным словам научили его моряки. И сколько не пытались его переучить новые хозяева, чтобы он вместо этого молитву читал, у них ничего не вышло. Кеша, когда волновался, всегда ругался.
* * *
А вот рассказ матушки Марии о смерти отца Алексия.
«Умирал батюшка на даче, поболел совсем недолго и врачей просил не вызывать. Я вижу, что ему совсем плохо, хочу подойти к нему, заплакать, обнять, но боюсь, что он догадается, что я все понимаю, и будет сильно переживать.
Я его спрашиваю:
“Как ты чувствуешь себя, батюшка?”
А он улыбается через силу:
“Хорошо, матушка. Так хорошо, как никогда раньше не было”.
И я понимаю, что он так говорит, чтобы меня не огорчить.
Так мы общались с ним до самого конца. И только когда я увидела, что глаза гаснут, душа отходит, бросилась к нему, дала волю слезам».
Отца Алексия хоронили в схимнических одеждах. Оказалось, они с матушкой давно приняли монашество и жили так в мегаполисе своим семейным монастырем.
Они исполнили свою юношескую мечту — стали монахами…
Владимир Щербинин
10 декабря 2016 г.